«Ко всему был готов». Помилованный Путиным омич и редкое милосердие власти

Мы встретились с Павлом в день освобождения (указ вступает в силу через 10 дней) на участке колонии-поселения при ИК-8, где он провел полтора года. Он уже собрал вещи — одна небольшая сумка — и ждал брата, который повезет его домой в Тару. Выглядел он немного обескураженным, даже грустным, хотя на вопросы отвечал: «Я рад, давно рад». Возможно, эмоции уже улеглись, а, может быть, его тяготило внимание прессы. Перед тем как выйти на волю ему пришлось попозировать на камеры. Даже текст помилования был зачитан дважды.

Говорил Павел тоже не очень охотно, односложно, будто отчитывался начальству. Было заметно, что чувствовать свободным он себя не привык. Рассказал, что о помиловании узнал от жены — его отпустили на выходные, и родственники опередили тюремное начальство с хорошими новостями.

До этого Павел жил в Таре, работал водителем. В июне 2017 года его жизнь перевернуло нелепое ДТП. Однажды ночью у него сломалась машина, Павел позвонил отцу, попросил отбуксировать до дома на тросе — оставалось недалеко. Причем из-за поломки он не мог даже включить аварийную сигнализацию. На выезде со второстепенной дороги трос отцепился, автомобиль застрял посреди трассы. В этот момент в него влетела встречная машина. Водитель погиб. Павла признали виновным в нарушении правил дорожного движения, повлекшем по неосторожности смерть человека. В августе 2018 года Тарский городской суд вынес приговор: три года колонии-поселения (максимум по этой статье пять лет).

Помилование освободило его от половины срока. Причем ходатайство посоветовал написать начальник отряда. Среди прочего в акте упоминалось, что Павел признал вину и у него есть малолетний ребенок. Четырехлетний сын, как уточняет он.

— Ждали помилования или в глубине души не надеялись? Шансов ведь немного в масштабах всей России.

— Надежда умирает последней. Я надеялся, но не ожидал особо.

— Если бы пришел отказ, как бы восприняли?

— Нормально бы воспринял. Боролся бы дальше — [за выход] на УДО.

— Что первым делом сделаете на свободе?

— Поеду домой, обниму сына, жену. Все ждут меня, будут встречать. Стол, наверное, позже будет, сейчас пока с сыном, с женой.

— Сын знает, где вы были?

— Не знает. Он думает, что я на вахте работаю.

— Как семья восприняла ваш приговор?

— Тяжело, но что поделаешь? Родители помогают: и мои, и жены. Все вместе. Это не сломило нас.

— Вы были готовы к тому, что срок будет реальный?

— Готов был ко всему. К этому тоже.

— Каково было оказаться в колонии в первый раз? Тяжело?

— Да нет, я ожидал [как будет]. После армии уже попроще. Практически то же самое. Нормально справлялся, привык быстро, адаптировался. Меня трудоустроили подсобным рабочим, убирал территорию. Иск [350 тыс рублей в пользу семьи погибшего] погасил где-то месяцев за пять.

— Чего больше всего не хватало в колонии?

— Свободы не хватало.

— В чем она для вас выражается?

— В общении с людьми. Приехать к близким, с кем давно не виделся.

— Этот опыт поменял вас?

— Немного. [Понял, что] по жизни надо наперед продумывать, быть поумнее, порассчетливее. И не воспринимать все близко к сердцу.

— С родственниками погибшего выходили на связь?

— Мы общались, нашли понимание. Они не держат обиды.

— Чем займетесь на свободе? [Павел не сможет работать водителем в течение трех лет, так как его лишили прав]

— Сейчас буду другую профессию осваивать. Механик. Чуть позже вернусь к вождению.

Игра в рулетку

Вместе с Павлом Петрашовым Владимир Путин помиловал двух россиянок — обе были осуждены за убийство или попытку убийства своих мужей. Первая в ходе ссоры ударила супруга ножом, тот выжил. Вторая задушила мужа, который злоупотреблял алкоголем и бил ее. Женщин не освободили, им сократили сроки лишения свободы на несколько лет. Также недавно была помилована израильтянка, осужденная за контрабанду наркотиков (она перевозила разрешенный в Израиле объем гашиша). В сентябре 2019 года президент помиловал 10 граждан Украины, которых передали в Киев по обмену заключенными. В мае акт затронул еще четырех россиян. В целом в год выходит порядка 10-15 случаев, часть из которых связана с политическими мотивами.

Помилование в России — исключительное право президента, закрепленное 89-й статьей Конституции. На этот акт может рассчитывать любой осужденный, независимо от тяжести преступления и признания вины. Однако на практике приоритет отдается тем, кто осужден по не слишком тяжким статьям и хорошо характеризуется в исправительном учреждении. Ходатайства пишут сами осужденные, их рассматривают примерно раз в месяц региональные комиссии по помилованию. В Омске такую возглавляет бывший мэр города Евгений Белов. Затем ходатайства подписывает губернатор, все они, независимо от рекомендации региона, пересылаются в комиссию при президенте. Теоретически любое решение там могут пересмотреть.

«Ходатайств может быть от одного до десяти в месяц. Статистику затруднюсь привести. Все зависит от личности осужденного, характеризующих его материалов, внутреннего убеждения членов комиссии. Бывает, что всех отклонят, бывает, наоборот, всех поддержат. Приводить здесь статистику очень неблагодарное дело, потому что все решения применяются индивидуально», — пояснил Городу55 член областной комиссии по помилованию Сергей Шульпин, также помощник начальника регионального УФСИН по соблюдению прав человека в уголовно-исправительной системе.

Сейчас помилование — это исключительный акт. Для осужденных это практически как игра в рулетку, и прибегают к этому праву не очень многие. Более рабочими инструментами являются УДО, ограничение свободы, принудительные работы и другие способы смягчить наказание. Те, у кого сроки небольшие, не рассчитывают на быстрый эффект. Те, кто осужден по тяжким статьям или имел нарушение режима, понимают, что шансов мало. Иногда пишут — на всякий случай, потому что другие возможности исчерпаны.

«Надо понимать, что такой шанс дается раз жизни, надо его действительно использовать, как будто заново родился. Мы рассчитываем, что, освободившись, они не посчитают, что им все сошло с рук, и все не повторится, как в фильме: «украл — выпил — в тюрьму», — отмечает Шульпин.

Шанс на помилование, даже призрачный в современных реалиях, пытаются использовать в воспитательных целях.

«Сам факт того, что человек может быть помилован, и при этом не огульно, а в зависимости от его личных характеристик, оказывает положительный воспитательный эффект», — добавляет он.

«Очень по-российски»

Может возникнуть вопрос, для чего существует этот внесудебный институт, если применяется он редко, а осужденных мотивирует не больше, чем другие виды смягчения наказания. Возможно, его используют как инструмент улучшения репутации режима или способ сделать политический жест, когда юридические возможности исчерпаны (помилование Ходорковского, Савченко, Сенцова)? Или такие акты задают некие общественные векторы? (Например, помилование женщин, давших отпор агрессивным мужам, совпало с повесткой о домашнем насилии.)

Город55 поговорил о работе института с известными в Омске юристами и бывшим осужденным, занимающимся правозащитной деятельностью.

«Это внесудебный порядок. Чтобы понять необходимость этого института, надо понять психологию, побывать в шкуре тех, кто исчерпал все возможности. Не пройдет помилование, будет писать в ЕСПЧ. Я как адвокат считаю, что это хорошо. Было бы наряду с помилованием еще что-то внесудебное, тоже хорошо. Потому что есть люди, которые исчерпали все возможности, их деяния выглядят жутко по фабуле, а они отбыли большую часть срока, суды ими заниматься больше не будут. Куда обращаться? В комиссию по помилованию», — считает адвокат Олег Любушкин.

Хотя, может быть, с точки зрения современного права это немного устаревающий институт. Президент не должен вершить правосудие, а здесь один-два раза в год он имеет возможность выступить в роли последнего судьи. Поэтому это нетрадиционно.Олег Любушкин.

Юрист Дмитрий Шейко считает, что этот институт особенно важен в российских реалиях.

«Помилование — это очень по-российски. В российской традиции выше правды только справедливость, выше справедливости только милосердие. Почему бы и нет? Этот институт используется, скорее, для «больших» дел с общественным звучанием. Конечно, он нужен — особенно у нас. Даже у Конституционного суда есть профессиональный ограничитель: он не даст вынести решение из милосердия. Потому что это все-таки неправовой момент. А помилование — что-то выше.

Закон не всегда совпадает с глобальными вещами. Юридически нюансы не всегда можно даже прописать. Например, люди, пострадавшие от домашнего насилия, или превышение пределов самообороны, где трудно понять, где грань. Поэтому, конечно, этот институт должен существовать, я считаю, что его чаще нужно применять», — говорит Шейко.

Политические мотивы — это, скорее, уже прикладная сторона получилась, суть была не в этом. Но, к сожалению, у нас сейчас больше такой вариант: обмен с Украиной, Савченко, Сенцов, Ходорковский. В обществе закрепляется мысль, что помилование применяется для этого. Дмитрий Шейко.

«Я считаю, что должно быть наоборот, по таким случаям, когда формально человек виноват, но, если глобально посмотреть, — не совсем. Вот зачем этот институт: закон не может охватить всего, иногда человек попадает в жернова, и у него остается последний шанс,» — добавляет он.

Бывший осужденный [имя мы не указываем по его просьбе], сейчас занимающийся правозащитой, считает, что это фасад, не имеющий реального практического значения.

«Если говорить об осужденных за тяжкие преступления, — даже не представляю, что должно случиться, чтобы их помиловали. А за преступления небольшой и средней тяжести сроки обычно такие дают, что люди на помилование и не пишут, а если пишут, то к тому моменту, как оно рассмотрится, уже на свободу выходят. По этой причине и получается, что у нас единицы помилуют».

Этот институт существует просто чтобы сказать, что он у нас есть. Практической пользы от него, можно сказать, никакой. Особо никто и не пишет на помилование, потому что все знают статистику. У нас тяжкие — все, что больше пяти лет,

«Не обязательно даже, чтобы какое-то страшное преступление было. Кража с проникновением - уже тяжкое. 228-я статья [наркотики] — я вообще не помню ни одного человека, которого помиловали. Я холодно отношусь к наркотикам, но у нас это основная масса сейчас в тюрьмах», — говорит он.

Курс на немилость

Раньше помилование было массовой мерой. До 2001 года в России действовала единая комиссия при президенте (региональных не было), в 90-х ее возглавлял известный писатель Анатолий Приставкин. В 1992 году было помиловано 2726 человек. В 2000-м — уже 8650. Столь широкие масштабы иногда подвергались критике. В начале своего президентского срока Путин реформировал эту систему, прокомментировав, что «они только жалели, а нужно не только жалеть».

Количество помилованных сократилось во много раз. «Проект» в своем исследовании приводит такие данные: с 2002 и по 2018 год в России помиловали всего 890 человек. Причем часто этот акт применяется в политических целях. «Если отсечь политические помилования, получится, что Путин с 2012 года [до 2018-го] помиловал всего 17 человек», — подсчитало издание. В последнее десятилетие миловались единицы. В 2014-м — пять, в 2015-м — два. В конце 2018 года Совет по правам человека при президенте пожаловался Путину, что институт помилования в стране почти не работает. Президент обещал подумать.